(no subject)
В спектакле Кончаловского дядя Ваня, вынужденный отдать Астрову пузырек с морфием, подбегает к шкафу и начинает вышвыривать из него листы бумаг.
И летят эти белые листы, летят. Это, наверно, и ненаписанные книги, и нереализованные проекты, и несозданные творения…непрожитая, возможная жизнь…
А на внутренней дверце шкафа приклеена старая карта Африки. Той , где «изысканный бродит жираф»…Максимально далекой от русского провинциального поместья, маленького ада на земле, или месте искупления чужих грехов. И Африка эта так же недостижима, как и та, уже непрожитая жизнь, которая летит и летит над сценой белыми, пустыми листами. И в конце которой – пузырек с морфием или серость и пустота , до смертного часа.
Сколько же таких шкафов с картой Африки на внутренней дверце стоит в наших домах. И ничего – живем.
И летят эти белые листы, летят. Это, наверно, и ненаписанные книги, и нереализованные проекты, и несозданные творения…непрожитая, возможная жизнь…
А на внутренней дверце шкафа приклеена старая карта Африки. Той , где «изысканный бродит жираф»…Максимально далекой от русского провинциального поместья, маленького ада на земле, или месте искупления чужих грехов. И Африка эта так же недостижима, как и та, уже непрожитая жизнь, которая летит и летит над сценой белыми, пустыми листами. И в конце которой – пузырек с морфием или серость и пустота , до смертного часа.
Сколько же таких шкафов с картой Африки на внутренней дверце стоит в наших домах. И ничего – живем.
